Отправлено: 17.01.09 21:14. Заголовок: Батильда в ожидании катастрофы. Для Мю. Б.Бэгшот, Э.Смик, К.Дамблдор, миди, PG-13

Автор: Джайа
Название: Батильда в ожидании катастрофы

Рейтинг: PG-13
Персонажи: Батильда, Энид Смик, Кендра
Саммари: тревога, тревога и еще раз тревога.

Статус: в работе.

Написано для Мю по заявке: "По ГП (хотя намного больше хотелось бы увидеть ориджинал:)) — та же просьба о не "ассолеобразных" героинях. И пусть героини будут второ- и третьестепенными. Ни в коем случае не Гермиона, Джинни, Флер, Нарцисса, Лили и Луна. И в любом случае, пусть оно будет канонично:) Пусть те, кто у Роулинг живет долго и счастливо с семьей, так и останутся там жить". Хотела написать оридж, что было предпочтительней, но он не пошел. Совсем. :(

 Отправлено: 17.01.09 21:15. Заголовок: Летом, на вкус Батил..

Летом, на вкус Батильды, в деревне становилось слишком шумно: по утрам начинали орать птицы, днями напролет дети бегали и смеялись — словно специально прямо под ее окнами, по ночам соседская собака принималась перелаиваться со всей округой, а еще, не смолкая, квакали в запруде лягушки, и звуки их хора прилетали с вечерним ветерком; жужжали пчелы, комары, мухи, вечерами стрекотали цикады, которым пришелся по душе разросшийся и неухоженный сад по соседству (в том доме уже давно никто не жил). Батильде иногда, особенно в конце августа, начинало казаться, что рано или поздно ее голова просто лопнет от этой несмолкаемой какофонии — и с возрастающим день ото дня нетерпением Батильда ждала наступления первого сентября, когда шум немного смолкал, потому что дети разъезжались по школам. Она ругала себя за слабоволие и отсутствие выдержки, но все-таки считала дни до прихода осени. Иногда в конце августа (то ли из-за шума, то ли из-за жары, то ли из-за ожидания) приходила тревога, беспредметная и беспричинная, но тем не менее отвратительно навязчивая.
Именно поэтому последние дни лета обычно проходили у Батильды неплодотворно и скучно. Целыми днями, борясь с нервозностью, она или читала выписанные во «Флорише и Блоттсе» книги или пролистывала старые, пятидесяти-шестидесятилетней давности газеты. Это успокаивало, как успокаивает любое бездумное проведение времени.
Переписка в августе обычно глохла: почти все друзья и коллеги Батильды разъезжались на каникулы, разве что кто-то присылал ей открытку из Египта, Китая или Греции — среди волшебников эти страны пользовались особенной популярностью благодаря их древней магической истории, экзотическим животным и многочисленному волшебному населению.
Сама Батильда редко куда-то ездила. Зрительные впечатления мало волновали ее, с самого детства награжденная плохим зрением Батильда не доверяла глазам и с большей охотой читала о фактах и событиях, а не становилась их свидетельницей. Дом в Годриковой Лощине нравился ей, несмотря на шумное лето. В деревне, как иногда шутила Батильда, каждый камень был связан с каким-нибудь историческим событием или полузабытой легендой. Впрочем, в последние годы Годрикова Лощина стала просто уютной деревней. Теперь большая история обходила ее стороной. Но Батильду это устраивало: современность волновала ее очень мало, а если бы ее деревня умудрилась прославиться в очередной раз, то в ней стало бы гораздо более многолюдно и пропал бы уют.
Но лето, каким бы шумными оно ни было, катилось к своему закату. Лягушки, конечно, квакали громче, но вечера уже были прохладными, а с соседских грушевых деревьев уже начали осыпаться листья.
По утрам Батильда всегда мерзла. Едва проснувшись, она спускалась вниз, в гостиную, и разводила огонь, только потом она шла умываться и застилать постель. Затем наступало время завтрака и чтения утренних газет.
— Так-так, — бормотала Батильда, — какой у нас сегодня год? Ах да, 1834. Посмотрим, что писали 27 августа 1834 года…
Завтрак часто затягивался до полудня, особенно если попадались любопытные статьи. Затем Батильда отправлялась на прогулку. Обычно она шла к церкви, затем сворачивала к скверу, сидела там недолго и возвращалась домой. Друзей в деревне у Батильды не было, а с немногими знакомыми она едва здоровалась.
27 августа 1834 года оказался довольно скучным днем, потому завтрак закончился довольно быстро. Сложив газеты, Батильда накинула легкий плащ с пелериной (простуд она боялась даже летом) и вышла из дома. Ее немедленно оглушили детский смех и крики. Пятеро или шестеро мальчишек прямо на дороге играли в мяч.
— Эй, лови!
— А, куда… поймайте же его! Ну!..
«Как хорошо, — в который раз подумала Батильда, — что у соседей слева нет детей, а в доме справа никто не живет…»
— Черт, у меня руки дырявые сегодня!
— Не чертыхайся… Вон, идет.
Но Батильда, конечно же, и не подумала останавливаться и упрекать мальчишек за сквернословие — разве ее это дело? Она просто прошла мимо. По пути до церкви ей встретилась несколько знакомых, в том числе и Энид. Батильда знала, что не переносить людей только за их врожденную глупость и болтливость нехорошо, но не могла, сколько ни старалась, отыскать в себе хотя бы каплю симпатии к Энид.
— О, Батильда! Добрый день! Как здоровье?
— Добрый день, — кивнула Батильда, слегка сбавив шаг, — все в порядке, благодарю. А у вас как?
— О, — загадочно ответила Энид, — у меня-то хорошо.
Батильда уже хотела продолжить прогулку, потому что загадки Энид ей не были интересны, и переспрашивать она не собиралась, но Энид не стала ждать переспроса:
— В утренних газетах такое пишут. Вот вы газеты не читаете, а зря. Там прямо драма настоящая! Трагедия! — Энид прижала к тощей груди сжатый кулак. — Ужас просто.
Батильда пожала плечами и сделала шаг вперед, но Энид вцепилась ей в пелерину:
— Ох, Батильда, не уходите. Мне б обсудить с кем, а все друзья по курортам разъехались…
Напомнив себе, что нехорошо не любить лишь за врожденную болтливость, Батильда медленно кивнула:
— Давайте пройдем в сквер, Энид.
Там было безлюдно и довольно тихо, только деревья слегка шумели, жужжали пчелы да скрипели цикады. Детям в сквере не нравилось, а молодежь и взрослые туда приходили только вечером.
Энид опустилась на скамейку и сжала на груди руки:
— Ужас какой-то! Я прям спать не смогу теперь!
— Так что случилось? — спросила Батильда и приготовилась терпеливо слушать.
— Трех магглов убили! Да не просто… Совсем детишек. Волшебник! Ах, Батильда, я как узнала, за голову схватилась! Этот волшебник словно с ума спятил! Просто пошел и убил. Чуть ли не на глазах у родителей… А вдруг это сумасшествие заразно? Вдруг у нас такой заведется?! Вдруг теперь война начнется? — Энид умоляюще смотрела на подругу, словно ожидая услышать слова утешения.
— Люди каждый день умирают, — ответила Батильда, напомнив себе, что и впечатлительность тоже не является грехом, — и убивают каждый день. Плохо, что дети погибли, но это вовсе не значит, что теперь в каждой волшебной деревне по маньяку заведется.
— Хорошо бы нет! Но история какая страшная… Слов просто нет! Я уже три дня хожу и думаю об этом… Не с кем поделиться было… Взял и убил — прям на глазах родителей. И ведь, как пишут, не сильно-то раскаивался! Правда, и бежать не пытался. Его как арестовывать пришли, так он и спорить не стал. Сказал: «Да, я это»… А у самого, вот же в чем ужас еще — жена, дети… Трое! У самого — трое, а он убил…
— Арестовали — и ладно. Значит вам он не опасен теперь. Успокойтесь. Хотите выпить чаю?
— О, вы такая добрая. Но я в порядке уже, мне просто выговориться надо было…
Весь оставшийся день Батильда провела за чтением, и разговор с Энид полностью выветрился у нее из головы. Только первого сентября, когда лето закончилось и ежедневная тревога должна была вот-вот отступить, Энид постучалась к Батильде.
— У меня внучатый племянник, — сказала она с порога, — в Хогвартс уехал. В первый класс. И сегодня же в газете написали, что старший сын того маньяка в школу пошел. Выходит мой Брэндон с сыном психа и магглоненавистника учиться будет. Ох, Батильда, я так волнуюсь!
— Проходите. Я чай сделаю.
Через пять минут, сжимая в дрожащих руках чашку с горячим чаем, Энид продолжила:
— Да, волнуюсь ужасно. Как прочитала, что сын этого психа в Хогвартс едет… Таким просто запретить надо учиться! Он для других детей может быть опасен. И почему газеты только сегодня написали… Я бы племяннице сказала, чтоб она Брэндона в Бобатон отдала. А сейчас поздно уже…
— Но чем этот мальчик виноват? — спокойно спросила Батильда. — Разве он должен за преступления отца отвечать?
— А вдруг он… Ох, нет у тебя родных, вот ты и спокойная такая! — упрекнула ее Энид.
— Отчего ж нет? — возразила Батильда. — У меня пять родных племянников и еще одиннадцать двоюродных. И почти у всех есть дети.
— Ох, тогда ты и вовсе бессердечная, раз спокойная такая!
— Я просто не переживаю без причин. А сейчас причин нет.
Конечно, Батильда кривила душой: летняя тревога всегда была совершенно беспричинной, но не Энид же рассказывать об этом? Да и к тому же лето прошло.
Когда Энид ушла, Батильда не сразу вернулась к оставленной на время визита Энид книге. Она внезапно поймала себя на мысли, что паника Энид каким-то необъяснимым образом передалась ей самой. Судьба несчастного безумного магглоубийцы (чье имя Энид так и не сообщила) не шла у Батильды из головы. Как, в самом деле, хрупок человеческий разум, как легко под действием каких-то событий утратить способность к здравому мышлению и поступкам. Ведь этот волшебник вряд ли сошел с ума на пустом месте, что-то же толкнуло его к безумию и убийствам. А теперь его сын поехал в школу, и там все будут тыкать в него пальцами и обходить стороной — ведь он сын преступника. Бедный мальчик. Да и жене этого магглоубийцы теперь тяжело придется. Ладно еще, если она в Лондоне живет — там и великана никто не заметит, а если в такой вот деревне? Ее ж дом тоже теперь десятой дорогой обходить станут.
Только к вечеру Батильда словно очнулась от невеселых размышлений.
«О чем ты только думаешь, старая сплетница! Какое тебе дело до всего этого…»
Второго сентября Батильде написали из «Флориша и Блоттса» о том, что на следующий учебный год они планируют переиздать учебник по истории магии, внеся в него некоторые исправления, касающиеся недавно открывшихся фактов о роли египетских и римских волшебников в истории магической Британии. Батильда ждала этого письма: «Флориш и Блоттс» переиздавали ее учебник раз в четыре года и сейчас как раз пришло время. Правда обычно без изменений. В конце концов школьные учебники не должны быть категорично-точны в том, что касается фактов. Главное — правильно расставить акценты, чтоб школьники умели верно оценивать произошедшие события. Но эти новые открытия про египтян и римлян нельзя было обойти вниманием. Что ж, Батильда рада была снова заняться своим учебником.
Ее рабочий стол стоял у окна, выходившего в заброшенный сад. Среди деревьев можно было разглядеть прохудившуюся и заросшую мхом черепичную крышу одноэтажного домика, видна была и калитка — краска давно с нее слезла и кое-где расползлись пятна ржавчины.
Этот вид наводил Батильду на мысли о покое и заброшенности и почему-то помогал сосредоточиться. Каждый раз когда мысли ее заходили в тупик, Батильда поднимала взгляд от листа пергамента и несколько минут смотрела то на пожелтевшие верхушки деревьев, то на ржавую калитку, то на заросшую мхом крышу, после чего с легкостью продолжала работу. Но в этот раз ей далеко не сразу удалось вернуться к работе: у ржавой калитки стояли двое совершенно незнакомых Батильде людей — пожилой мужчина в неумело подобранной маггловской одежде и высокая молодая женщина в черном платье и шляпе.

 Отправлено: 21.01.09 03:11. Заголовок: Про Батильду, ох:) Ч..

Про Батильду, ох:) Чертовски здорово. Спокойно и рассудительно. Невероятно спокойно и рассудительно) Мне очень нравится такая Батильда, определенно.
К черту ориджинал, ага. И прошу прощения, что так поздно прочитала.
Спасибо! И, да, очень хочется продолжения.

 Отправлено: 30.01.09 12:26. Заголовок: К достоинствам или ж..

К достоинствам или же к недостаткам Годриковой Лощины относилось то, что все в деревне так или иначе были друг с другом знакомы, а потому Батильда была почти уверена, что ни пожилой мужчина, ни женщина в черном в деревне раньше не появлялись. Несколько минут они говорили о чем-то, стоя у калитки; мужчина указывал в сторону дома и вообще усиленно махал руками и даже подпрыгивал от усердия, женщина изредка кивала. Затем мужчина не без усилия открыл калитку (она громко скрипнула), и со своей молчаливой спутницей пошел по усыпанной жухлой листвой тропинке к дому. Из-за разросшихся крон двери видно не было, и Батильда вернулась к работе, забыв упрекнуть себя в неуместном любопытстве. Когда она снова выглянула в окно, калитка была закрыта: похоже, незнакомцы, кем бы они ни были, уже ушли.
К пятому сентября Батильда об этом эпизоде благополучно забыла, как забывала обо всем незначительном. Батильда потихоньку правила учебник (на эту работу ей отвели три недели, которых было более чем достаточно), возобновила переписку с некоторыми коллегами, вернувшимися с каникул и просматривала каталог научных изданий, чтоб выбрать, на какие журналы и газеты подписаться. Как всегда она выбрала "Трансфигурация сегодня", "Вестник истории магии" и несколько уважаемых журналов по зельеварению, где печатали действительно работающие рецепты и серьезные исследования, а не суеверную чепуху. Летняя тревога исчезла, как казалось Батильде, без следа, и Энид не появлялась… пока не наступило шестнадцатое сентября.
— Батильда! Батильда, откройте!
Тихий вечер был прерван громким стуком в дверь. Батильда раздраженно пошла открывать. Теперь она ругала себя за то что еще тогда, в конце августа, однажды позволила Энид выговориться — и теперь разговорчивая и впечатлительная Энид совершенно очевидно считала Батильду подругой.
— О! — произнесла Энид, едва дверь открылась. — О…
Бросив взгляд на выпученные от ужаса глаза Энид, на ее прижатые к груди руки, Батильда неохотно, уже зная, что пожалеет, произнесла:
— Вам нужно выпить чаю и успокоиться.
"В конце концов, — сказала она себе, — именно это ты должна была предложить ей. Энид не виновата в своей чрезмерной впечатлительности".
— О, Батильда, — Энид заговорила только после нескольких глотков горячего чая, на который Батильда наложила легкое успокоительное заклинание. Зелья в таких случаях помогали лучше, но у Батильды таких зелий никогда и не было. — Ох, мне только что племянник письмо прислал… Он занимается продажей и арендой домов в волшебных деревнях… Так он только что узнал, что миссис Дамблдор будет в Годриковой Лощине жить! — Энид замолкла, ожидая реакции Батильды, а когда никакой реакции не последовало, хлопнула себя по лбу: — А! Так вы ж газет не читаете! А я вам не говорила… Того маньяка-магглоубийцу Дамблдор зовут! И его жена, — Энид со стуком поставила чашку на столик, — будет в нашей деревне жить. Ужас просто…
"Неужели та незнакомка в черном и есть миссис Дамблдор?" — мелькнула у Батильды мысль. Вслух же она сказала, настолько строго, насколько позволяла вежливость:
— Мне кажется, Энид, ваше поведение сейчас совершенно нелепо. Эта несчастная женщина, миссис Дамблдор, мало того что потеряла мужа, так еще и оказалась в центре трагедии. О ней наверняка пишут во всех газетах и журналах, кроме узкоспециализированных, за ее спиной перешептываются, ее обходят стороной как жену убийцы… кстати, что с ее мужем?
— Его… — внезапно покраснев, пробормотала Энид, — пригворили к Азкабану. Очень быстро все решилось. Он вину не отвергал, сам рассказал, зачем убил… и… Его бы к Поцелую приговорили, но нашлись смягчающие обстоятельства… — она смешалась и замолчала.
— Так вот, Энид, — закончила собственную мысль Батильда, — я считаю совершенно неверным упрекать в чем-то эту женщину. И будьте добры прекратите выпучивать глаза и терять сознание от того, что миссис Дамблдор, возможно, переедет сюда. На вашем месте я бы сочувствовала ей, а не боялась.
Энид растерянно кивнула и внезапно засобиралась домой. Батильда отчего-то совсем не обрадовалась внезапному завершению визита Энид. Теперь ей было стыдно за свое пафосное и наверняка ужасно нелепое выступление в защиту неизвестной женщины в черном, которая внезапно обрела имя. Если конечно женщина в черном и миссис Дамблдор это один и тот же человек.
Каким-то непостижимым образом Энид снова наградила ее собственными переживаниями: невольно Батильде теперь казалось, что с приездом миссис Дамблдор в Годриковой Лощине произойдет нечто страшное.
А кроме того, этот разговор поселил в душе Батильды какое-то странное чувство, невысказанное, не открытое себе, а потому легшее на сердце серой и мутной тяжестью. Тяжесть эта мешала работать, мешала даже просто думать, говорить или двигаться, отравляла каждый день, каждую минуту — и постепенно, так и оставшаяся невысказанной, она усиливала новую тревогу, темней, страшней и безнадежней той, что приходила каждое лето — и легко отпускала, едва приходила осень. Теперь же Батильда не знала, когда уйдет тревога, не знала, или во всяком случае, не пыталась узнать и понять истинные — внутренние — причины своей тревоги и искала их вовне. Во-первых, конечно, она винила Энид, ее глупую впечатлительность, ее болтливость, ее бестактность и привычку являться в гости без приглашения. Во-вторых, конечно, виновата в тревоге была незнакомая женщина в черном — которая должна была принести в Годрикову Лощину что-то страшное.
И теперь, работая наверху за столом, она не могла удержаться от того, чтобы то и дело смотреть в окно, проверять не появилась ли одетая в черное миссис Дамблдор в сопровождении двух своих детей. Да, двух, потому что третий в школе.
Но миссис Дамблдор не появлялась, зато через несколько дней после того разговора вновь прибежала Энид. Она слегка запыхалась, глаза ее против обыкновения радостно блестели, а из-под шляпки выбились всклокоченные светло-русые волосы.
— Знаете, — заявила она с порога, даже не поздоровавшись, — я думала над вашими словами. Кажется, вы правы, Батильда, а я просто старая трусиха. Я вот что сделала — представила себя на месте этой женщины… и мне так страшно сделалось… так страшно… Вот, думаю, права Батильда, что защищает ее. Ей сейчас нелегко. А утром, как почта пришла, я сразу кинулась читать и вот что вычитала. Оказывается, ее сына в школе дети сначала обходили десятой дорогой, да и учителя с опаской на него глядели… А он таким одаренным мальчиком оказался! Я прочитала и даже разревелась: бедный ребенок все равно что без отца… а все же учится, старается…
На этот раз Энид засиделась у Батильды чуть ли не до ланча. Она не умолкая пересказывала последние газетные сплетни вперемежку с известиями о собственной родне, а Батильда осторожно направляла разговор, чтоб узнать побольше о семье Дамблдоров. В конце концов, оправдывая это непонятное любопытство, говорила она себе, они скоро станут ее соседями. И мутная тяжесть тревоги почему-то рассеивалась, истаивала, уходила. Дышать становилось легко и мысли текли как прежде — ясно и четко, и пропадала непонятная скованность движений — словно эти нелепые сплетни были самым правильным, самым логичным занятием, какое только могло прийти в голову.
Вот только отчего-то отчаянно горели уши. Батильда иногда поправляла прическу — волосы, собраны в узел на затылке, но достаточно свободно, чтоб не казаться прилизанной — Батильда осторожно касалась прохладными кончиками пальцев горячих мочек, чтоб немного унять этот жар, и радовалась, что волосы прикрывают уши, и Энид ничего не заметит — иначе решила бы, что Батильда смущена или взволнована беседой, хотя это вовсе не являлось правдой.
О времени Батильда вспомнила только когда часы стали бить полдень и Энид всплеснула руками:
— Ох, что ж вас так заболтала! У вас же работы наверное много… и мне домой надо!
Едва за Энид закрылась дверь, как Батильда приняла твердое решение: выкинуть только что состоявшийся разговор из головы. Пусть даже миссис Дамблдор и собирается переехать в Годрикову Лощину, сплетничать плохо, а разговоры с Энид можно было назвать только сплетнями. Вместе с этим решением, правда, вернулись тяжесть и тревога. Но Батильда предпочла не заметить этого.
Только вскоре оказалось, что принять решение — это одно, а следовать ему — совсем другое. И Батильда по-прежнему часто смотрела в окно кабинета, ожидая увидеть у калитки соседнего дома незнакомую — верней, уже знакомую — женщину в черном.
Она появилась в конце сентября. Впрочем, Батильда помнила точную дату — двадцать девятое. Она помнила и время — ровно полдень: в тот момент, когда Батильда в очередной раз оторвала взгляд от пергамента, чтоб посмотреть в окно, начали бить часы.
Кендра Дамблдор стояла у калитки, рядом с ней — мальчик лет девяти или десяти, немного неловкий и вертлявый, как показалось Батильде. Во всяком случае, вертелся он постоянно. Батильда отложила перо, даже не успев понять, что делает, даже не успев отругать себя за недостойное любопытство и пренебрежение работой. Миссис Дамблдор легко открыла калитку (видимо, сначала немного поколдовав над ней) и быстро зашагала по тропинке. Мальчик пошел за ней — намного медленней, словно ему было трудно двигаться. Он очень странно жестикулировал, но Батильда не задумалась над этим — ребенок не интересовал ее, только его мать. Листья с грушевых деревьев давно облетели, и сквозь ставшие прозрачными кроны Батильда могла видеть, как ее новая соседка подходит к двери, как открывает ее и сторонится, чтоб пропустить сына. И мальчик, неловко и глупо размахивая руками и как-то по-крабьи, заходит в дом.
“А где же их дочь?” — мелькнула у Батильды неожиданная мысль. Детей было трое — Энид так говорила — два мальчика и девочка. Ну, старший сейчас в школе, а девочка? Тоже в школе? Но Энид говорила, что девочка — младшая. Отвлекшись на эти размышления, Батильда не заметила, как миссис Дамблдор вошла в дом следом за сыном и закрыла дверь.
Потом, уже вечером, Батильда раз за разом, прикрыв глаза, вспоминала, как легко и уверенно Кендра Дамблдор шла по тропинке, как неловко поспевал за ней ее сын. Батильда вспоминала густую вуаль, черную строгую осеннюю мантию с меховой оторочкой — под шляпкой и вуалью нельзя было разглядеть ни волосы, ни лицо — а Батильде хотелось знать, как же выглядит эта женщина. Может, сын похож на нее? Но Батильда едва помнила, как выглядит мальчик. Смутно — темные, взъерошенные волосы, неаккуратно повязанный шарф, сползшая набок шапка — ничего общего со строгостью и уверенностью матери.
Энид не появлялась. С гостившей у нее племянницей она передала Батильде записку, что простужена и не может вставать. Легко было вообразить, как Энид, по уши завернутая в одеяло, со светло-русыми волосами, распущенными по подушке, каждые три минуты требует у родственницы очередную чашку лечебного отвара, потому что прежняя уже остыла, и отвар наверняка потерял свои целебные свойства.
Отсутствие Энид Батильду немного успокаивало: можно было не бояться искушения посплетничать. А знакомства с новыми соседями она пока не искала: октябрь наступил и принес с собой новые дела, и нежданный холод, и неизменно пасмурное небо, с которого то и дело срывался то ли недозамерзший дождь, то ли недорастаявший снег. Со стороны могло показаться, что Батильде хватало дел, чтоб не иметь возможности думать о новых соседях, но на самом деле у нее просто напросто хватало выдержки. Вылечившись, Энид уехала к родственникам, а потому некому было отвлекать Батильду от работы или чтения. Читала она, правда, почти исключительно старые газеты. Не по сезону вернувшаяся тревога не позволяла сосредоточиться на чем-то другом. В первых числах октября Батильда ввязалась в открытую переписку с Катбертом Биннсом по одному из весьма спорных вопросов теории истории магии — допустима ли научно-популярная литература, в том числе и по истории магии, как жанр. Разговор этот происходил на страницах "Магическая наука для ненаучных волшебников", известного научно-популярного издания, где возник совершенно случайно. Но Батильда увлеклась перепиской — она подолгу продумывала каждое письмо, выверяя каждое слово, каждый аргумент, тщательно следя за четкостью и последовательностью мысли, за непротиворечивостью идей. Обычно всему этому Батильда уделяла гораздо меньше внимания, так как придерживалась мысли, что для научно-популярного издания гораздо более важна интересность написанного и его актуальность, да и переспорить собеседника, тем более такого интересного, как Катберт, ей редко хотелось.
Но в этот раз она с головой бросилась в спор. Ей было безразлично, что именно доказывает ей Катберт, ей хотелось просто заставить его признать собственную неправоту. От себя Батильда не ожидала такого азарта, но сопротивляться ему не стала. За баталией во славу исторической науки прошла половина октября. Погода к этому времени не изменилась; по-прежнему с неба срывалась изморось, грозившая в любое мгновение обернуться снегом, по-прежнему по утрам и вечерам от сырости можно было просто умереть, по-прежнему Батильда не могла заснуть, не положив в ноги грелку. Но шестнадцатого вернулась Энид. Батильда не знала, что творится в голове навязавшейся ей подруги, но готова была поспорить на тысячу галеонов, что первый визит Энид нанесет ей — поделиться впечатлениями. И проспорила бы. Первым делом Энид направилась к Кендре Дамблдор.

 Отправлено: 30.01.09 12:28. Заголовок: Около четырех часов ..

Около четырех часов дня семнадцатого октября, когда Батильда внимательно читала очередной ответ Катберта, отмечая попутно слабые с точки зрения логики и аргументированности места, — за окном потихоньку сгущались сумерки, пока прозрачные, затягивающие пейзаж за окном легкой сероватой дымкой, которую легко спутать с привычной изморосью, — Батильде стало темно, она отложила газету, чтоб зажечь лампы. И невольно бросила взгляд за окно. У калитки соседнего дома — заново выкрашенной и с новым засовом — стояла Энид, в серо-фиолетовом плаще, накинутом поверх бледно-лиловой мантии, с серым зонтом и в своей неизменной черной шляпке, под которую Энид спрятала волосы и которая, разумеется, совершенно не гармонировала с остальным нарядом.
Батильда замерла. Неужели у Энид хватило наглости… Но она немедленно одернула себя: "Какое тебе дело?"
Тем временем Энид зазвонила в колокольчик, висевший на дуге над калиткой. Прежде его там не было — значит тоже Кендра сделала. Батильда услышала довольно гулкий, но все-таки мелодичный звон. Конечно, разумней было бы вернуться к статье, но сил отчего-то не хватило даже на то, чтоб повернуть голову. Тем временем дверь открылась и по тропинке к калитке пошла Кендра Дамблдор. Энид радостно замахала. Но Кендра даже не кивнула. Оказавшись у калитки она тихо проговорила что-то — и развернувшись, ушла. Энид так и осталась стоять с приподнятой рукой. Улыбка сползла с ее круглого лица.
Батильда дальше не стала смотреть. Она опустилась на стул. Сердце ее колотилось как безумное. И какое-то непонятное чувство ненадолго вытеснило тревогу. Чувство очень, даже слишком похожее на злорадство. Впрочем, долго ему предаваться у Батильды не получилось — и не из-за благородства или чувства справедливости, нет, просто через две минуты после неудачной встречи с Кендрой Дамблдор Энид уже колотила в дверь Батильде.
— Выгнала! И сказала… Сказала, что я… — Энид всхлипнула и поддалась, когда Батильда, осторожно взяв ее под руку, увела в гостиную.
— Я сделаю чай, — тихо сказала Батильда. Энид громко высморкалась и кивнула. Через пять минут они уже сидели друг напротив друга в довольно облезлых Батильдиных креслах и пили чай. Голос Энид дрожал, но слезы она уже уняла:
— …прогнала, назвала стервятницей к тому же. А я… я не за сплетнями… Я хотела узнать, хорошо ли она устроилась, ведь волшебники… волшебники должны держаться вместе. А она… она…
— Я поняла, — мягко сказала Батильда. — Миссис Дамблдор, в самом деле, обошлась с вами не очень-то вежливо. Но, Энид, согласитесь, может быть, она вовсе не хотела обидеть вас.
— Не хотела?.. — От волнения Энид сделала слишком большой глоток и сморщилась. — Тогда как же это назвать?!
— Ей многое пришлось пережить. Наверняка в последнее время ей и журналисты покоя не давали, и сплетники. Нужно ненадолго оставить ее в покое, потом она сама захочет завязать знакомства с другими волшебниками из Годриковой Лощины.
Однако Батильда не последовала своему собственному совету. Тому причиной был азарт или что-то другое, но внезапно ей захотелось доказать (себе? Кому-то еще? Батильда точно и не ответила бы), что уж ее-то не прогонят с порога, если она вздумает пойти знакомиться с новыми соседями. Азарт этот имел самую прямую связь с тем, который заставлял Батильду вести изощреннейший спор с Катбертом Биннсом — прямую в том смысле, что едва Батильде захотелось познакомиться с соседями, как желание длить открытую переписку исчезло без следа. Батильда черкнула в “Магическую науку…” коротенькое письмо о том, что не имеет более возможности продолжать беседу и поблагодарила профессора Биннса за интересный спор. После чего вплотную занялась планами знакомства. Другие люди никогда прежде так сильно не интересовали Батильду, впрочем, ей казалось, что и теперь ей интересны не столько Дамблдоры сами по себе, сколько возможность доказать себе и Энид… но ведь никогда прежде Батильде бы и в голову не пришло что-то доказывать Энид!
Батильда решила явиться к Кендре не с пустыми руками. Конечно, дарить что-то незнакомой женщине было бы странно, потому Батильде показалось разумным что-нибудь испечь. Что-нибудь сладкое, конечно, так заодно оно понравится ее сыну — и достаточно бесполезное, чтоб сойти просто за жест внимания. Печеные котелки — самое то. Найти рецепт Батильде не составило труда, хотя способ с самого начала показался ей сомнительным. Утром назначенного дня знакомства с Кендрой, Батильда написала тщательно продуманное письмецо Энид, где просила подругу дать ей рецепт сладких котелков. Батильда очень постаралась, чтоб письмо выглядело небрежным. Ответ прилетел почти немедленно: "Конечно, милая Батильда. Приходите на чай и я с удовольствием поделюсь с вами рецептом".
"Вот ведь лиса хитрая!" — раздраженно подумала Батильда, но затем одернула себя. Конечно, сегодняшнее чаепитие займет весь вечер; и приготовление котелков, а значит, и поход к Дамблдорам придется отложить на завтра. Ну да ладно, ничего страшного.
Вечером Батильда немного поколдовала над мантией, чтоб немного освежить цвет, но то ли от волнения, то ли от раздражения цвет вышел гораздо ярче, чем предполагала Батильда — индиго вместо простого и строгого темно-синего. В юности этот оттенок очень шел Батильде, придавая ее серым глазам оттенок синевы. Впрочем, как зрение ее не утратило остроты, так и глаза ее не поблекли (да и разве возраст для волшебницы шестьдесят семь лет?), а значит ярко-синий подойдет и сейчас. К мантии Батильда подобрала подходящую темно-синюю шляпку с мелкими пегими перышками и такими же листочками.
— О, Батильда! — Энид распахнула дверь до того, как Батильда успела постучать. — Очень рада тебе, проходи.
Энид подалась вперед, чтоб взять Батильду под руку, но затем просто посторонилась, пропуская гостью. Это почему-то неприятно задело Батильду. Оставалось только приветственно улыбнуться и шагнуть через порог. Энид о чем-то болтала, радостно и удивительно беззаботно, чуть ли не пританцовывая. Дома свою ужасную черную шляпку она не носила, а потому выглядела гораздо лучше. Впрочем, недостаточно хорошо. Светло-русые волосы она убрала в слегка небрежный узел на затылке, несколько прядей уже успели выбиться, и прическа, на взгляд Батильды, выглядела плачевно. Сама Батильда тоже предпочитала убирать волосы так, чтоб голова не казалась прилизанной и чтоб прическа прикрывала уши, но небрежности Батильда не терпела. Мантия Энид тоже не отличалась аккуратностью — на манжетах были заметны слишком крупные и неровные стежки, которыми она пришила кружева — даже магия не спасала от небрежности или неловкости.
Впрочем, гостиная Энид выглядела довольно уютной и чистой. На окнах висели легкие занавески в мелкий цветочек, стены были выкрашены в темно-зеленый, панели обшиты светлым деревом. Батильда, повинуясь приглашающим жестам хозяйки, опустилась в одно из кресел. Судя по их виду раньше они были зелеными — в тон обоям, но Энид зачем-то перекрасила их в алый. В результате комната стала светлей и ярче, но хозяйка, с ее бледной внешностью, в нее совершенно перестала вписываться.
— Очень милый цвет, — заметила Энид, кивнув на мантию Батильды. — И вам идет. Под цвет глаз.
— Спасибо, — неохотно отозвалась Батильда. Обсуждать собственную внешность ей не хотелось. А вот Энид явно была не против:
— У вас очень редкий цвет глаз, между прочим. Удивительно красивый. Я в юности мечтала, чтоб…
— Вам бы не пошло, — внезапно перебила ее Батильда. — Каждого природа наделила тем сочетанием черт, которое лучше всего отражает характер человека и потому является и наиболее гармоничным. Вам бы такой цвет глаз не пошел.
— Но… — Энид слегка покраснела, — я же могу… то есть, могла мечтать? Просто мечтать о серых глазах?
— Ваше право, — кивнула Батильда, — но зачем нужны бессодержательные мечты?
— Просто… — Энид смешалась, — чтоб радоваться им. Неужели вы никогда не мечтали ни о чем… бессодержательном? И… Давайте я сделаю чай, Батильда.
— Да, спасибо.
Больше вспышек не было. Они пили чай, беседовали о кулинарных секретах, Энид зачем-то написала Батильде несколько секретных полезных на кухне заклинаний, которые уже пару столетий женщины ее семьи передавали от матери к дочери, а затем вручила целый ворох рецептов — не только сладких котелков, но и почти десятка других сладостей. Странный разговор, возникший в первые минуты встречи, был позабыт. Энид проводила Батильду до двери, очень довольная прошедшим вечером.
Все следующее утро Батильда провозилась на кухне, впрочем, и конечный результат ее не разочаровал: получившиеся котелки выглядели так, словно сошли со страниц кулинарного журнала. Скорее всего, сыну Кендры Дамблдор они понравятся. Батильда была так довольна собой, что ее охватили сильное возбуждение и нетерпение — и к тому же совершенно пропал аппетит. Она даже думать об обеде не могла. Уложив присыпанные сахарной пудрой котелки в корзинку, Батильда поднялась в спальню, чтоб переодеться. Она выбрала самую простую темно-серую мантию. Вчерашняя уже приняла свой обычный оттенок. С серой Батильда решила не экспериментировать. Расчесываясь, она заметила, что волосы пропахли корицей и ванилью. Это было немного непривычно, но приятно и почему-то уняло нетерпение — только вместе с этим вернулась тревога.
"Я или беспокоюсь, или перевозбуждаюсь", — со вздохом подумала Батильда.
Погода за окном не радовала. Изморось прекратилась, но серые тучи не расползлись, а нависали на деревней, словно грозя ее придавить. Батильда накинула на плечи свою самую теплую пелерину, надела серую шляпку, взяла корзинку с котелками и вышла на улицу. В несколько деланно-неторопливых шагов она достигла калитки Дамблдоров и дернула шнур звонка. Через минуту — сердце Батильды сильно сжалось — на тропинке появилась миссис Дамблдор. И на этот раз на ней была черная мантия с глухим, закрывающими горло воротом. Но теперь она не надела шляпу и вуаль. Батильда остановила взгляд на ее лице, довольно плоском, что редко бывает у европейцев, широкоскулом, с широко расставленными светлыми глазами. Прямой нос; четко очерченный, слишком тяжелый для женщины подбородок; из гладкой прически не выбивается ни волосинки.
— Любопытно? — услышала Батильда холодный голос и вздрогнула, словно очнувшись от забытья. — Теперь ко мне вся деревня в гости будет ходить?
— Нет, миссис Дамблдор, — спохватилась Батильда, — меня не любопытство привело…
Это прозвучало как оправдание. Батильда почувствовала, что краснеет — неправильно, нелепо. Кендра Дамблдор скривила губы. Слишком полные для такого строгого лица, отметила Батильда.
— Мне все равно, — отрезала Кендра. — Можете тут больше не появляться.
Домой Батильда вернулась оглушенная. Не осознавая, что делает, она переоделась в домашнюю мантию, отнесла корзинку с котелками на кухню и долго-долго сидела на диване в гостиной, глядя перед собой. Нельзя сказать, что в этом был виноват ледяной прием или неприкрытая грубость соседки — за свою жизнь Батильда сталкивалась и не с таким. Но до вечера Батильда не размышляла над причинами собственной оглушенности. Немного придя в себя, она отослала Энид котелки и приложенную к ним записку: "Мой первый опыт, кажется, удался — благодаря вам. А потому присылаю вам несколько котелков. Надеюсь, они понравятся. Б.Б.". Этим же вечером Батильда написала длиннейшую статью крайне спорного содержания о причинах самого первого из восстаний гоблинов, а потом, дождавшись, когда сова вернется от Энид (а она вернулась нескоро, похоже, Энид ее чем-то угощала), отослала ее в самую серьезную из газет по истории магии. На такое Катберт непременно отреагирует — гоблины его очень и очень интересуют.

 Отправлено: 07.02.09 00:57. Заголовок: …Серебристый полумес..

…Серебристый полумесяц выглядывал из-за облака. Ветки груш, палую листву на земле, посыпанную песком дорожку, засохшие кустарники покрывал иней. Кутаясь в теплую мантию, Батильда осторожно ступала по промерзшей земле. Она очень боялась поскользнуться на листьях или на какой-нибудь маленькой покрытой льдом лужице и подвернуть ногу. В лечебной магии она не была сильна, а ночью в саду — ну кто поможет? Разве что соседи. Но к этим соседям можно было не обращаться за помощью, тем более среди ночи.
“Нужно сосредоточиться на цели, — говорила себе Батильда. — Иначе заунывники разбегутся, а лучше них никто от ночных кошмаров не спасает. Нужно сосредоточиться…”
И в этот момент всегда случалось одно и то же: ветер относил облако в сторону, открывая полумесяц, и в этот же момент Батильда бросала взгляд на
соседний дом. Живая изгородь выглядела довольно чахлой, и сквозь нее можно было отлично разглядеть сад. Сад, где стояли девочка и женщина. Маленькая и хрупкая на вид девочка, которую Батильда никогда прежде не видела, и женщина… высокая и строгая женщина в неизменной черной мантии, с тщательно убранными волосами, женщина с тяжелым лицом, с холодным взглядом и плотно сжатыми губами. Женщина клала руку на плечо девочке и вела ее в дом, а девочка оборачивалась и что-то спрашивала, а потом быстро-быстро качала головой, словно не желая домой. Но женщина подталкивала ее вперед, и девочка повиновалась. А потом женщина зачем-то оборачивалась и долго и пристально смотрела на Батильду своими холодными глазами. И тут Батильда просыпалась.
Она не знала, почему незначительный, по сути, эпизод — рано или поздно она все равно должна была увидеть маленькую Ариану — обернулся неотвязным кошмаром. Не знала и того, что собственно кошмарного было в этом сне. Серебристый свет луны всегда успокаивал Батильду, ночи она не боялась, зиму любила — за чистый морозный воздух, в котором нет и следа осенней сырости, за редкие ясные дни с высоким бледным небом, за снег и Рождество.
Дело, конечно, было в матери и дочери. Сыновья казались самыми обыкновенными мальчиками. Вдвоем Батильда увидела их позже, когда на рождественские каникулы приезжал старший сын Кендры Дамблдор — довольно высокий для своих лет, но при этом тощий мальчик, длинноносый, вечно растрепанный, очкастый и неприятно серьезный. Один или два раза он выходил в сад, но обычно Батильда видела его за столом у окна, склоненным над очередной книгой. Младший сын миссис Дамблдор отличался от старшего, как дичка отличается от садовой груши, с одним только уточнением: дичка эта, если продолжать метафору, была гораздо опрятней на вид, чем садовая груша. Коротко подстриженный, причесанный, всегда застегнутый на все пуговицы (а у старшего с этим были проблемы), младший сын гораздо чаще выходил в сад, но не играть, а следить за животными, которых Дамблдоры держали в небольшом сарае на заднем дворе. Осенью мальчик рвал оставшуюся траву, зимой просто чистил сарай, не дожидаясь, пока это сделает при помощи магии мать. А девочки не было. Ни в саду, ни у окон, нигде. И когда Батильде уже стало казаться, что дочка Кендры или умерла, или находится в больнице, или у родственников, — тогда-то она и увидела мать и дочь в саду. Тонкая, маленькая Ариана, с длинными светлыми волосами, заплетенными в две тяжелые, слишком тяжелые для такой малышки, косы, с бледным нежным личиком, в котором не было ни следа от холода и строгости лица матери, даже глаза, видимо, в отца, — ярко-голубые. И Кендра…
На этом имени размышления Батильды в последнее время обрывались. Слишком часто она думала о миссис Дамблдор, гораздо чаще, чем позволял здравый смыл. С того дня, когда она захлопнула калитку перед самым Батильдиным носом, поведение и характер Кендры Дамблдор стали своего рода навязчивой идеей Батильды. Почему она так наглухо закрыла двери своего дома от соседей, почему сама так редко выходит, почему прячет дочь, почему, почему, почему… ничего загадочного в этих поступках не было, любой человек на месте Кендры и в ситуации Кендры повел бы себя так, но перестать об этом думать Батильда не могла.
— Не много ли чести этой высокомерной миссис Дамблдор, что мы вот уже который день за чаем только о ней и говорим? — заметила однажды Энид. Это был первый день зимы, и Батильда не успела еще увидеть морозной серебристой ночью Ариану и Кендру вместе.
— Разве? — осторожно переспросила Батильда, отставив чашку.
— Ну да, — пожала плечами Энид. — Вот ведь только что обсуждали, жив ли еще ее муж, а вчера говорили о том, куда пропала ее дочь.
— Вот так… — глухо пробормотала Батильда.
С того дня она старательно избегала любых тем, которые могли бы вывести на обсуждение Кендры. Энид это явно радовало. Хотя нельзя сказать, что разговоры о миссис Дамблдор ее всерьез огорчали. С легким удивлением Батильда замечала, что с тех пор, как они с Энид — как это еще назвать? — подружились, Энид потихоньку стала и выглядеть, и вести себя гораздо лучше. Она по-прежнему слишком много болтала и проявляла неумеренное любопытство, но теперь ее рассказы были гораздо интереснее, гораздо умней, а от своей ужасной черной шляпки в первый день зимы она избавилась. Батильда с улыбкой вспоминала вечер, когда Энид, с пылающим с мороза лицом, влетела в гостиную и бросила на кресло большую коробку.
— Мне племянница прислала шляпку! Она, правда, не черная, а темно-зеленая… но надеюсь, мне пойдет.
— И вы больше не будете носить черную? — задумчиво поинтересовалась Батильда.
— А вам она не нравится?
— Нет. Вы в ней выглядите старше меня. А темно-зеленый — очень удачный цвет, он оттенит ваши глаза.
Батильда снова забросила работу. Писала она только изредка и только родственникам, ту провокационную статью, которая предназначалась Катберту Биннсу, она попросила не публиковать, в старые газеты и в новые научные журналы она больше не заглядывала. Она многие часы проводила на кухне, пробуя все новые и новые рецепты, которыми не уставала делиться Энид. Получалось неплохо, судя по отзывам той же Энид. Лучше всего Батильде удавались всевозможные сладости, особенно котелки и танцующие пончики, которые начинали подпрыгивать и вертеться уже в духовке.
Иногда, когда у Энид случались приступы артрита, а Батильде не хотелось выходить из дома, они писали друг другу короткие записочки (впрочем, у Энид они были не такими уж короткими), совершенно, на взгляд Батильды, бессодержательные. Но что-то в этом глупом занятии было увлекающее — и порой Энид попросту притворялась, что у нее артрит, а Батильда охотно отказывалась выбираться из дома, и тогда Батильдина сова целый день летала между домами, нося послания.
«Сегодня пончик выскочил из духовки, и я четверть часа гонялась за ним по всей кухне. Как хорошо, что они не умеют прыгать по ступенькам! Б. Б.».
«У меня они еле-еле подскакивают. Как вам удается заставлять их прыгать?! Впрочем, сейчас у меня нет сил ни на что, тем более на возню на кухне, — суставы ужасно болят. А я так плохо умею снимать боль заклинаниями! Все время боюсь, что из-за какого-то неверного движения палочкой причиню себе еще большее неудобство. Жаль, что в школе я так мало внимания уделяла теории заклинаний, может, сейчас меньше бы мучилась. Что скажете? Вы-то, наверное, прекрасно владеете всеми видами бытовой магии. Э. С.».
«Нет, у меня достаточно пробелов в теории и практике заклинаний. Не преувеличивайте мои способности. Честно говоря, я бы предпочла, чтоб мои пончики были менее прыгучими. Думаю, завтра пойдет снег. Б. Б.».
«Снег? Возможно-возможно. Но тогда хоть просто на улицу не выходи — еще поскользнусь! Столько беспокойства зимой! А еще Рождество впереди, представляете. Нужно будет покупать открытки, подарки, рассылать тучи и тучи писем. А Ирида уже старая, я очень боюсь, что она как-нибудь умрет в пути. Вот ужас будет. Я так привязана к ней! Даже вообразить страшно, что когда-нибудь у меня будет новая сова. Ваша Виола гораздо моложе. Вы ведь недавно ее купили? Кстати, согласитесь отправиться в Косой переулок вместе со мной, когда надо будет покупать открытки и подарки? Э. С.».
«Открытки я обычно делаю сама, а подарки не дарю. Но могу просто составить вам компанию. Хотя ничего точно обещать не могу — кто знает, как сложатся обстоятельства, ведь до Рождества еще достаточно много времени. Б. Б.».
За такими переписками или же вечерними беседами протекали дни, недели — Батильда уже забыла о тревоге, которая мучила ее осенью, забыла о своем странном, граничащем с одержимостью интересе к недавно приехавшим соседям, но однажды — серебристой зимней ночью, когда Батильда вышла в сад за заунывниками (для страдающей от ночных кошмаров Энид) — она увидела мать и дочь, Кендру и Ариану, в холодном свете зимней луны, холодных и призрачных, далеких и как будто явившихся из кошмаров Энид. Но снились они Батильде. С той ночи — каждую ночь, словно вместо осенней тревоги — страшный зимний сон.
«Простите, Энид, сегодня я не смогу принять вас у себя. Очень много дел. Батильда». Это краткое послание стало последним в долгой переписке подруг. То ли Энид почувствовала, что Батильде надоело это занятие, то ли оно ей самой надоело, но она даже не черкнула ничего в ответ.
Батильда иногда видела из окна, как Энид в черной зимней мантии и в своей вынырнувшей из небытия ужасной шляпке прогуливается до церкви или к кладбищу — хотя насколько было известно Батильде никто из родных или друзей Энид здесь похоронен не был. Прогуливалась она в одно и то же время, хоть часы сверяй.
Энид зимой ходила очень медленно: боялась поскользнуться. Низенькая, в округлой шляпке, в мантии из плотной ткани, собиравшейся по всей длине в широкие мягкие складки, Энид походила на катящийся по снегу шарик. Деревенские дети часто хихикали ей вслед, но Энид не обижалась — мало ли, почему хихикают дети. Но однажды во время рождественских каникул произошло нечто неслыханное. Батильда как раз стояла у окна, наблюдая за старшим из соседских мальчиков. Мать, видимо, послала его в маггловский магазин, и он, с таким видом, будто его оторвали от дела по меньшей мере государственной важности, шагал по улице. Из-под шапки торчали длинные темно-рыжие волосы, над шарфом торчал длинный нос, а между шарфом и шапкой блестели очки — и все это вместе выглядело крайне недовольным. Батильда невольно улыбнулась, глядя на мальчика. Ему бы безусловно пошло на пользу, если б он научился смеяться — над другими, и над собой; но, может, научится когда-нибудь, и из зануд иногда вырастают прекрасные люди. Когда калитка распахнулась и на улицу выскочил второй мальчик, Батильда, увлекшись своими мыслями, не заметила. Шапку он не надел, темные волосы были расчесаны на аккуратный пробор, а шарф повязан вокруг шеи самым тщательным образом. Мальчик стоял у самой калитки и словно кого-то ждал.
Из дома напротив вышла Энид. Сегодня у нее была трость — видимо, подарила какая-нибудь племянница, из тех, что очень заботятся о тетушке и снабжают ее то красивыми шляпками, то удобными тростями. Младший сын Кендры Дамблдор минуты две смотрел вслед Энид, а затем что-то крикнул. старший, уже успевший отойти достаточно далеко не обернулся, зато обернулась Энид — она даже подпрыгнула от возмущения, совершенно забыв о своем страхе перед падением. Мальчик рассмеялся и снова что-то крикнул. Энид замахнулась на него тростью, но он только снова рассмеялся. Отступать он и не думал, судя по всему. Батильда заметила, как он копается у себя в кармане. Неужели камешки ищет? Энид, похоже, подумала о том же и отступила на шаг. Мальчик тем временем отыскал то, что ему было нужно. Что-то мелкое и темное. Камешки? Батильда прищурилась. Один за другим эти «камешки» полетели в Энид. Она отступала дальше и дальше, беспомощно размахивая своей тростью, потом внезапно швырнула трость на землю и помчалась домой, а покрасневший от смеха и мороза мальчик продолжал что-то кричать ей вслед. С трудом сдерживая смех, Батильда отошла от окна. С ее стороны было очень невежливо смеяться над бедной Энид, но Батильда не могла ничего поделать — очень уж нелепо выглядела подруга, в своей черной мантии, с тростью и в шляпке, очень уж обаятельно выглядел смеющийся мальчик. Оставалось надеяться, что дома его не очень отругают.
Разумеется, на чай явилась Энид. Волосы ее были всклокочены, шляпка сползла набок, а глаза покраснели, словно она плакала.
— Ох, Батильда! — Энид истерически заломила руки. — Ох, мне очень… очень нужно с вами поговорить…
— Что произошло с вами?.. — немного растерянно спросила Батильда — не могла же Энид так рыдать из-за детских шалостей?
— Этот ужасный мальчишка!.. — выдавила Энид и, переступив через порог, закрыла лицо руками и разрыдалась.
— Тише, тише, — пробормотала Батильда. — Успокойтесь. Не произошло ведь ничего страшного. Я думаю…
Батильда подошла к двери в гостиную и посторонилась, чтоб пропустить Энид. Но та почему то не вошла, а развернулась и бросилась на шею Батильде. Батильда сморщилась: тонкие пальцы Энид больно вцепились в плечи.
— Вы… ох, я даже не знаю… не знаю… вы так добры… всегда поддерживаете… я… я…
Она громко всхлипывала прямо в ухо подруге, торопливо вытирала слезы, но они все равно текли — уже не только по щекам самой Энид, но и по щекам совершенно растерявшейся Батильды.
— Тише, успокойтесь, в самом деле. И расскажите, что случилось. Я сделаю чай.
Энид отстранилась и принялась копаться в карманах, видимо, пытаясь найти платок.
— Вот, возьмите, — Батильда протянула ей свой.
— Спа… си… бо.
На кухне Батильда вытерла салфеткой слезы Энид с лица и шеи и потерла плечи там, где в них вцеплялась Энид. Надо же так рыдать! Разумеется, чаю Энид досталась небольшая порция успокоительных чар, иначе она, кажется, прорыдает до ночи.
— Не подумайте, что я по любому поводу рыдаю… — пустилась в объяснения Энид, выпив свой чай до половины. — Просто этот ужасный мальчишка… сын вашей… соседки… швырялся в меня… — тут она запнулась и покраснела, — швырялся в меня…
— Камнями?
— Нет, — пробормотала Энид и уже более твердым голосом (похоже, успокоительное заклинание начало действовать) прибавила: — Не важно. Он к тому же оскорбил меня. Повторяет за своей матушкой все подряд. Представляю, что она говорит детям о нас… наверное, каждый вечер рассказывает разные гадости. А детям-то что? Слушают и запоминают. Отвратительно. Отвратительно, не так ли?
Батильде оставалось только кивнуть. Она, конечно, сочувствовала Энид, но в то же время умирала от любопытства: чем же кидался соседский мальчик?
«Это легко выяснить, — решила Батильда. — Завтра спросить, например».
Надолго Энид засидеться не удалось. Очень скоро Батильда намеками, а потом и прямо дала ей понять, что дела не позволяют ей продолжать беседу.
— Конечно, да… я понимаю… — бормотала Энид, стоя на пороге.
— Я буду рада увидеть вас завтра, — внезапно произнесла Батильда.
— О… завтра я уезжаю к племяннице.
Батильда только вздохнула с облегчением. Теперь не придется сопровождать ее в Косой переулок и помогать выбирать подарки.
В ночь после отъезда Энид Батильда снова вышла в сад искать заунывников. В тот раз она даже не сразу сообразила, что видит сон, что на самом деле она вовсе не в саду, что она спит, накрывшись с головой толстым теплым одеялом. Просто сон оказался удивительно реалистичным, живым и ярким, даже ярче, чем прежние лунно-серебряные и холодные кошмары. Кендра и Ариана были под старым деревом, девочка сидела на земле и выкапывала из снега промерзшую листву. Батильда в одной ночной рубашке стояла посреди собственного сада и не отрываясь смотрела на мать и дочь. Те ее не замечали. Кендра склонилась над ней и что-то говорила, а Ариана только отмахивалась. Но Кендра не отходила и не замолкала. Наконец — в это мгновение Батильда почувствовала страх — мать положила руки на плечи дочери и попыталась силой поднять. Ариана вырвалась, вскочила на ноги и — Батильда невольно отступила назад — внезапно снег и мерзлая листва взлетели в воздух и посыпались на Кендру, больно — это было совершенно очевидно для Батильды — хлеща ее по лицу. Ариана что-то кричала, Кендра, ослепшая и оглохшая от листвы и снега, летящих в глаза, тоже кричала — но Батильда не слышала ни звука, словно наблюдала за происходящим сквозь толстое стекло. А потом все прекратилось. Даже Ариана пропала из сада. Осталась одна Кендра, растрепанная, с покрасневшим лицом. Батильда осторожно подошла к живой изгороди.
— Простите, — тихо проговорила Кендра, тоже шагнув к изгороди. — Я не хотела, чтоб вы видели, что делает моя дочь.
Именно в этот момент Батильда поняла, что видит сон (не могла строгая и спокойная Кендра быть такой растерянной), но просыпаться не торопилась.
— Она болеет с тех пор, как на нее напали магглы? — осторожно поинтересовалась Батильда.
— Да, — кивнула Кендра. Она вытянула вперед дрожащую руку, почти касаясь колючек живой изгороди. Батильда уверенно шагнула вперед. Нужно было что-то делать, и пусть это сон, но отвернуться от Кендры сейчас она не могла.
— Я понимаю вашего мужа. — Она уже стояла у самой изгороди. Колкие веточки касались лица, но Батильда этого не замечала. — На его месте я бы поступила так же.
— Он бросил нас. Совсем бросил…
«Сон. Это сон», — напомнила себе Батильда.
Но отвлечься не получилось — Кендра продолжала:
— …и в конце концов уйдут все. И вы.
— Я? — Ветки лезли в глаза, царапали щеки и лоб. Но отворачиваться было нельзя: Батильде не хотелось просыпаться.
— Вы! И вы тоже! — в голосе Кендры появились истерические нотки. — Даже вы. Потому я не приду к вам, ничего у вас не выйдет. Даже и не пытайтесь!
— Ну уж нет! — Батильда нащупала палочку в кармане мантии. — Редукто!
Проклятые ветки разлетелись во все стороны. Теперь их с Кендрой ничего не разделяло. Батильда подумала, что теперь ее можно было взять за руку, потрясти за плечи, обнять — только зачем? Все равно это сон, все равно объятья будут ненастоящими. Их тепло, их жар будут выдумкой, фальшивкой. Даже если обнять очень крепко, прижаться к ней почти на грани приличия — почему бы и нет? Это только сон. Все равно она не узнает, в самом ли деле волосы Кендры пахнут как земля перед дождем, а кожа на руках очень гладкая, но совсем не нежная — и сами руки сильные, какие бывают только у деятельных людей, у тех, кто борется, кто не сдается. Если бы это не было сном, Батильда сказала бы ей, что нельзя сдаваться. А раз это сон, то можно обойтись без глупых советов. Бедная Энид, как хорошо, что она не знает об этом сне, ведь Батильде никогда не хотелось так сжать ее руку, никогда не хотелось так обнять ее — чтобы поддержать? Согреть? Нет, просто... чтобы коснуться, <i>со-единиться</i>. Она слишком долго смотрела издалека и слишком долго болтала с Энид — слишком долго и теперь хочет быть как можно ближе к ней — чужой, свалившейся на них как снег на голову, строгой и далекой. Хочет обнять. Женщинам можно быть эмоциональней мужчин, никто не подумает, что в таких объятьях есть что-то неприличное... А впрочем, зачем? Это же сон.
— Уходите тогда, — безжизненно и отчего-то разочарованно проговорила Кендра, словно почувствовав ее мысли.
— Ну уж нет! — повторила Батильда — лицо Кендры было всего в паре дюймов от ее собственного. Резкие черты, непривычно растерянный взгляд, сжатые — так четко очерченные — губы. Можно провести рукой по лицу и сказать, что сдаваться нельзя. Можно положить руки на плечи и крепко-крепко сжать. Как тогда — наяву — Энид. Только зачем? Это же сон. И все-таки нужно сказать: — Вы в своем доме не запретесь!
— Вы не позволите? — вопрос прозвучал холодно.
Кажется, сон переставал быть очевидной выдумкой, подделкой, становясь больше похожим на явь.
— Не позволю.
Старикам можно быть упрямыми ослами. Батильда не чувствовала себя старухой, но ослицей — уже чувствовала. Куда она лезет? Еще и во сне.
— Вы все равно уйдете.
— Обойдетесь.
Батильда схватила ее за руку и притянула к себе. Только луна — луна помешала — она заглянула в окошко, и Батильда проснулась. Это было в общем-то все нелепо: сон, страхи, ожидание чего-то жуткого, желание познакомиться с миссис Дамблдор, внезапная дружба с Энид (как же хорошо, что подруга уехала!). Но этот сон оказался просто верхом нелепости! Батильда, завернувшись в одеяло, подошла к окну. Соседский сад, разумеется, был совершенно пуст.
«Как же глупо… так мне самой скоро заунывники потребуются!»
Она хотела вернуться в постель, но в дверь позвонили. Батильда вздрогнула и быстро прошла в соседнюю комнату, из окна которой было видно крыльцо. Черная мантия, черная пелерина, черный платок на медных волосах. Миссис Дамблдор! Что ей нужно здесь?
Батильда вернулась в спальню, бросила одеяло на кровать и накинула халат. Лицо горело — из-за резкого подъема или из-за сна? Звонок в дверь повторился. То ли она слишком быстро сбежала по лестнице, то ли не совсем еще пришла в себя, но сердце почему-то страшно колотилось и дыхание сбивалось.
— Добрый вечер, — холодно сказала Кендра, когда Батильда распахнула дверь. Неожиданная гостья выглядела не более сонной, чем могла бы быть днем, черная мантия, тщательно отглаженная, черный платок, аккуратно повязанный поверх убранных в строгую прическу медных волос — Кендра то ли вовсе не ложилась, то ли способна приводить себя в порядок в любое время дня и ночи.
— Добрый вечер, — удивленно ответила Батильда. — Вам чем-то помочь?
— Не котелками, — бросила Кендра и решительно вошла в дом. Батильда от неожиданности даже посторонилась.
«Это такое продолжение сна?»
Батильда сжала руки в кулаки. Если бы это был сон, можно было бы обнять ночную гостью. Можно было бы позволить себе не думать, позволить себе действовать. Но во сне она отказалась от этого, а сейчас это был не сон. Кендра Дамблдор, в черном платье и черной пелерине, стояла посреди ее гостиной и словно обдумывала то, что собирается сказать. Наконец она пристально взглянула на Батильду.
— Мне на день нужно в Лондон. Срочно. Завтра. Вы оказали бы мне большую услугу, если бы согласились присмотреть за домом. Не нужно все время там находиться, просто несколько раз зайти и проверить, все ли в порядке. Дома будут мои сыновья и дочь. Пообедают они сами.
— Я помогу вам, конечно, — кивнула растерянная Батильда.
Это не стало началом дружбы, не стало даже началом общения. Несколько раз Батильда заглянула в соседний дом, радуясь отчего-то, что Энид не может этого видеть. Дети вели себя примерно, даже слишком, на взгляд Батильды, примерно. Ариана сидела на полу у камина и что-то рисовала на большом куске пергамента. Кисточка плавно скользила по листу, линии переплетались, складывались в узор, узор постепенно превращался в странный пейзаж — густые ели, сугробы, причудливый рисунок облаков на небе. Волосы девочки доставали до пола, отдельные пряди упали на лист, но Ариана словно не замечала этого: кисточка то и дело касалась светлых волос, оставляя на них капли черной краски. Впрочем, Аберфорт был внимательней сестры. Осторожно он убрал пряди волос с листа и завязал их лентой. Ариана только качнула головой, будто ей было все равно.
— Очень красиво она рисует, — буркнул Аберфорт, заметив, что Батильда на них смотрит.
— Мне тоже так кажется, — кивнула Батильда. Аберфорт недоверчиво на нее покосился:
— Вы знаете, где мама?
— Нет.
— Она не сказала?
— Нет.
Аберфорт пожал плечами и повернулся к сестре.
Старшего сына Кендры Батильда за весь день так и не увидела.
А вечером Кендра прислала Батильде короткую записку с благодарностью. Катастрофы не произошло, ничего не произошло. Катастрофа случится только через несколько лет — и не с ней.

 Отправлено: 19.02.09 13:32. Заголовок: Джайа как всегда неп..

Джайа как всегда неподражаема)